«Scrutate». Окружное послание Конгрегации по делам Институтов посвященной жизни и Обществ апостольской жизни — людям посвященной Богу жизни о знаках Божиих в пути

Дорогие братья и сестры,

Мы с радостью продолжаем путь к Году посвященной Богу жизни, чтобы наши шаги уже теперь стали временем обращения и благодати. Словом и жизнью Папа Франциск продолжает свидетельствовать о радости благовестия и о плодотворности жизни, прожитой в духе Евангелия, и вместе с тем призывает нас действовать, быть «Церковью в исходе»[1] и следовать логике свободы.

Он приглашает нас оставить позади «обмирщенную Церковь в духовных и пастырских облачениях» и вдохнуть «глоток чистого воздуха Святого Духа, освобождающего нас от эгоцентризма, замаскированного под внешнюю религиозность, лишенную Бога. Не позволим украсть у себя Евангелие!»[2].

Посвященная Богу жизнь – это знамение будущих благ в нынешнем человеческом граде, в том исходе, каким являются пути истории. Она принимает во внимание в том числе относительные истины, новые ситуации и вызовы, потребности и страсти современного человечества. В этом паломничестве она бодрствует и хранит богатство лика Божия, живет в последовании Христу, доверяется велению Духа, стараясь воплощать любовь к Царству Божию с верностью, творчески, бдительно и неутомимо. Именно in liminehistoriae она проявляет свою внутреннюю сущность странствующей и молящейся Церкви.

Цель этого письма – передать всем, кто посвятил себя Богу, это драгоценное наследие, призвать их «держаться Господа искренним сердцем» (Деян 11, 23-24) и продолжать этот благодатный путь. Мы хотели бы вместе перечесть и переосмыслить шаги, сделанные за последние пятьдесят лет. Оглядываясь на них, мы видим, что для обновления монашеской и посвященной Богу жизни Второй Ватиканский Собор стал событием чрезвычайной важности. Для нас вновь звучит приглашение Господа: «Остановитесь на путях ваших и рассмотрите, и расспросите о путях древних, где путь добрый, и идите по нему, и найдете покой душам вашим» (Иер 6, 16).

В этом стоянии каждый имеет возможность увидеть и семена жизни, которые, взойдя «в добром и чистом сердце» (Лк 8, 15), принесли плод, и те, что упали при дороге, на каменистую почву или в терния, и остались без плода (см. Лк 8, 12-14).

Нам дается возможность продолжать свой путь мужественно и бдительно, чтобы наши решения были достойны нашего пророческого призвания, той «особой формы причастности пророческой функции Христа, которая дарована Святым Духом всему Народу Божию»[3], дабы уже в наши дни были явлены превосходство и власть прославленного Христа и бесконечная сила Святого Духа, творящего в Церкви чудеса»[4].

Нам необходимо исследовать горизонты нашей жизни и нашего времени, постоянно бодрствуя и исследуя горизонты жизни; исследуя их и во тьме, чтобы увидеть огонь, который озаряет и ведет; исследуя небо, чтобы увидеть знаки, несущие благословение нашей иссохшей земле. Нам нужно быть внимательными и бдительными и молиться, оставаясь твердыми в вере.

Настало время дать место Духу Сотворителю: «В своей личной, частной жизни, — напоминает Папа Франциск, — Дух побуждает нас все более решительно избирать евангельский путь. Не сопротивляйтесь Святому Духу: я хотел бы, чтобы именно об этой милости мы все молили Господа – о послушании Духу, Который снисходит к нам и дает возможность идти вперед путем святости. Ах, эта прекрасная святость Церкви – благодать послушания Святому Духу!»[5].

Смысл настоящего послания – благодарное воспоминание о той обильной благодати, которую монашествующие и посвященные Богу получили в Церкви. Вместе с тем оно приглашает распознавать знамения времени. Господь живет и действует в нашей истории и зовет нас быть Его соработниками, вместе совершать это распознание в новую эпоху пророчества, неустанно служа Церкви ради грядущего Царства.

Облечемся же вновь в оружия света, свободы, евангельского мужества, чтобы исследовать перспективы и возможности, различать Божии знамения и принимать их, воплощая в дерзновенных евангельских решениях в духе смиренных и малых.

С послушанием совершая исход

Когда поднималось облако от скинии, тогда отправлялись в путь сыны Израилевы во все путешествие свое; если же не поднималось облако, то и они не отправлялись в путь, доколе оно не поднималось, ибо облако Господне стояло над скиниею днем, и огонь был ночью в ней пред глазами всего дома Израилева во все путешествие их.

Исх 40,36-38

Слушая Слово Божие…

Жизнь в вере — не то, чем мы владеем. Это путь, на котором мы переживаем и светлые моменты, и вместе с тем проходим мрачные подземелья, перед нами иногда открываются широкие горизонты, а иногда — тернистые, крутые тропы. Непостижимое схождение Бога в жизнь, в наш опыт, как свидетельствует Писание, рождает в душе изумление и радость; это дар Божий, который наполняет жизнь смыслом и светом и обретает полноту в спасении Христовом.

Прежде чем сосредоточиться на опыте Собора и его последствиях, мы хотели бы обратиться к одному библейскому образу, помогающему совершить это живое и благодарное воспоминание времени благодати, kairos, прошедшего после Собора со всеми ценностями, которые его вдохновляли. Великое событие исхода народа из египетского рабства в обетованную землю стало образом, напоминающим наше современное stop and go, что значит – пауза и действие, терпение и инициатива. Последние десятилетия были периодом взлетов  и падений, замыслов и разочарований, исследований и ностальгической интроспекции.

История толкования духовной жизни, которая часто совпадала с монашеской жизнью, находила богатые смыслом символы и метафоры именно в событиях, связанных с исходом Израиля из Египта: неопалимая купина, переход через море, странствие по пустыне, богоявление на Синае, страх одиночества, дар закона и завета, облако и огненный столп, манна, вода из скалы, ропот и ностальгия народа.

Обратимся к символу облака (по-еврейски anan)[6], которое таинственно указывало народу путь: то оно останавливалось и вызывало чувство тревоги и покаяния, то поднималось и двигалось, задавая ритм пути.

Вслушаемся в Слово: «Когда поднималось облако от скинии, тогда отправлялись в путь сыны Израилевы во все путешествие свое; если же не поднималось облако, то и они не отправлялись в путь, доколе оно не поднималось, ибо облако Господне стояло над скиниею днем, и огонь был ночью в ней пред глазами всего дома Израилева во все путешествие их» (Исх 40,36-38).

Нечто весьма интересное и новое прибавляет текст из книги Чисел (Числ 9, 15-23), особенно по поводу этих остановок и возобновления пути: «Если два дня, или месяц, или несколько дней стояло облако над скиниею, то и сыны Израилевы стояли и не отправлялись в путь» (Числ 9,22). Очевидно, что это Божественное присутствие и указание пути требовало постоянного бодрствования – и для того, чтобы сообразоваться с непредсказуемым движением облака, и в то время, когда нужно было хранить и взращивать веру под этой Божественной защитой, то есть когда облако останавливалось надолго и движение к цели откладывалосьsine die.

На символическом языке библейского повествования это облако было Ангелом Божиим; так утверждает и книга Исхода (Исх 14, 19). В последующих толкованиях оно стало особым знаком Божественного присутствия, благости и верности. Традиции пророков, псалмов и книг мудрости часто использовали этот символ, открывая и другие его аспекты, например, сокрытие Бога по грехам народа (Плач 3, 44) или величие Божественного престола (2 Пар 6, 1; Иов 26, 9).

Новый Завет тоже обращается к этому символу, говоря о богоявлениях – о девственном зачатии Иисуса (Лк 1, 35), о Преображении (Мф 17, 1-8 и паралл.), о Вознесении Иисуса на небо (Деян 1, 9). Павел говорит об облаке как символе крещения (1 Кор 10, 1). Символика облака всегда присутствует в описаниях возвращения Господа во славе в конце времен (Мф 24, 30; 26, 34; Откр 1, 7; 14, 14).

Иными словами, главное значение символа облака в символике Исхода – это Божественная весть, знак присутствия и действия Бога среди Его народа. Израиль всегда должен быть готов вновь отправляться в путь, исповедовать свою вину и очиститься, когда горизонт омрачается, и уметь ждать, когда остановки затягиваются, а цель начинает казаться недостижимой. К сложности и многозначности библейских цитат, связанных с символом облака, можно добавить еще некоторые аспекты: неприступность Бога, Его верховная власть, призирающая на все с высоты, Его милосердие, рассеивающее тучи и сходящее оживить нас  и вселить в нас надежду. Любви к Богу и познанию Бога можно научиться только на пути следования, только в открытости и готовности идти за Ним, без страха и ностальгии о прошлом.

Через несколько веков после Исхода, незадолго до пришествия Искупителя мудрец вспомнит ту рискованную эпопею народа Израиля, ведомого облаком и огненным столпом, в краткой фразе: «Ты дал им указателем на неизвестном пути огнесветлый столп» (Прем 18, 3).

Как бы ведомые облаком

Образ облака огня и света, которое указывало путь народу, переживавшему то периоды, требовавшие полного послушания, то времена, когда нужно было бодрствовать, очень красноречив и много говорит нам. Мы, словно в зеркале, можем увидеть образ современной монашеской и посвященной Богу жизни. На протяжении нескольких десятилетий, следуя харизматическому импульсу, данному Собором, посвященная Богу жизнь двигалась, как бы ведомая Божественным облаком.

В сердце тех, кому дана была благодать «видеть» начало соборного пути, еще звучат слова святого Иоанна XXIII: «Gaudet MaterEcclesia» — начало его обращения на открытии Собора (11 октября 1962)[7].

Посвященная Богу жизнь призвана с радостью, в глубоком ликовании духа продолжать и творчески обновлять свой исторический путь: «В нынешний исторический момент Божественный Промысел ведет нас к новому порядку человеческих отношений, которые, благодаря труду самих людей, но еще больше – независимо от их намерений способствуют исполнению высших и неожиданных замыслов; так что все, даже человеческое сопротивление и неприязнь, Провидение устрояет во благо Церкви (…). Однако необходимо, чтобы это твердое и неизменное учение, которое подобает принимать с верностью, было глубже осмыслено и излагалось сообразно тому, чего требует современность. Одно дело – содержание древнего вероучения, depositum fidei, то есть истины, заключенные в нашей почтенной доктрине, а другое – способ, каким ее возвещают, стараясь о том, чтобы сохранялся тот же смысл и дух. Методу следует уделять большое внимание и, если понадобится, прилежно применять его (…)»[8].

Святой Иоанн Павел II назвал событие Собора «величайшей благодатью, какую получила Церковь в XX веке. Собор стал для нас надежным компасом, помогающим ориентироваться в пути»[9]. Папа Франциск тоже говорит, что он был «чудесным деянием Святого Духа»[10]. Это утверждение касается и посвященной Богу жизни: Собор стал для нее тем благотворным шагом, который повлек за собой новое понимание и осмысление, новые радости и труды.

Путь монашествующих был подлинным «путем исхода»[11], временем энтузиазма и дерзновения, творческих исканий и верности, но вместе с тем временем неясностей и горьких разочарований. Теперь, оглядываясь назад, мы можем признаться, что в облаке действительно был огонь (Исх 40, 38), и что «неизвестными путями» Господь направлял замыслы и жизнь монашествующих на пути Царства.

В последние годы этот порыв, кажется, утратил силу. Облако окружает нас скорее туманом, чем светом, однако в нем по-прежнему горит огонь Духа. Даже если мы иногда идем во тьме и бесчувствии, которые пресыщают печалью наше сердце (см. Иов 14, 1), вера рождает уверенность в том, что в облаке всегда присутствует Господь: это «блистание пылающего огня во время ночи» (Ис 4, 5).

Каждый раз мы должны вновь с верой отправляться «неизвестным путем» (Прем 18, 3), подобно праотцу Аврааму, который «пошел, не зная, куда идет» (см. Евр 11, 8). Этот путь требует полного послушания и безоглядного сыновнего доверия, а это доступно только вере, и без веры невозможно  обновлять и созидать[12].

 

Нет сомнения, что монашествующие в конце соборной ассамблеи с готовностью, искренне и ревностно приняли решения Отцов Собора. Было видно, что благодать Святого Духа, Которого призывал святой Иоанн XXIII, чтобы Церковь пережила «новую Пятидесятницу», уже действует. Вместе с тем, на протяжении, по крайней мере, десяти лет, предшествующих Собору, уже ощущалось созвучие мысли, чаяний и стремлений in itinere.

Апостольская Конституция Provida Mater Ecclesia 1947 года признала следование евангельским советам в мирском состоянии как истинную посвященную Богу жизнь. Это было «революционным жестом в Церкви»[13]. Официальное признание пришло прежде, чем богословская мысль определила особые черты и задачи мирского посвящения Богу. Этим признанием в каком-то смысле уже было выражена позиция, которой предстояло стать центральной на Втором Ватиканском Соборе: открытость миру и стремление завязать с ним новый диалог[14].

В 1950 году под покровительством Пия XII эта Конгрегация созвала первый Всемирный Конгресс о монашествующих и посвященных Богу. Учение Понтификов открыло путь для accomodata renovatio. Впоследствии Собор использовал это выражение в своем декретеPerfectae caritatis. За Конгрессом последовали другие, проводившиеся в разных контекстах и на разные темы. Это сделало возможным развитие новой богословской и духовной мысли в пятидесятые и начале шестидесятых годов. На этой тщательно приготовленной почве, Собор щедро посеял добрые семена нового учения и открыл все богатство новых ориентиров, которые и до сих пор являются нашим драгоценным наследием.

С момента публикации догматической Конституции Lumen Gentium 21 ноября 1964 года прошло почти пятьдесят лет. Это очень важное с богословской и церковной точки зрения событие: «Вселенская Церковь предстает как народ, соединенный в силу единства Отца, Сына и Святого Духа»[15]. Документ подчеркивает центральное место народа Божия, искупленного кровью Христа, странствующего среди людей (см. Деян 20, 28), исполненного Духом истины и святости и посланного в мир как свет и соль земли (см. Мф 5, 13-16).[16]

Таким образом, Собор дает увидеть сущность Народа Божия, имеющего краеугольным камнем Христа и Его Духа, и вместе с тем он говорит о Церкви, открытой всему многообразию культурных, социальных и антропологических ситуаций: «Церковь, которая должна распространиться до края земли, входит в человеческую историю и вместе с тем превосходит времена и границы народов. Шествуя посреди искушений и скорбей, Церковь утешается обетованной ей Господом силою благодати Божией, чтобы по немощи плоти она не уклонялась от совершенной верности, но оставалась достойной Невестой Господа своего и не переставала обновляться под действием Святого Духа, пока через Крест не достигнет света невечернего»[17].

Вся 6 глава Lumen Gentium посвящена монашествующим.[18] Вновь утвердив богословский принцип «всеобщего призвания к святости»[19], Церковь среди многих путей к святости особо выделяет путь посвященной Богу жизни, воспринятой от Господа и сохранявшейся Его благодатью на протяжении веков.[20] В учении Павла VI подчеркивается, что источник дара посвящения Богу — благодать Крещения, но при этом существует особый образ жизни – sequela Christi , который является выражением и утверждением того образа жизни, который избрал на своем земном пути Сам Сын Божий. О посвященной Богу жизни говорится как о знаке для Народа Божия в исполнении общего христианского призвания, как о явлении благодати Воскресшего Господа и силы Святого Духа, творящего в Церкви чудеса.[21]

С течением времени эти утверждения доказали свою силу и правоту. Благая перемена, плоды которой мы сегодня имеем возможность оценить, заключается, прежде всего, в возрастании чувства Церкви, которое все больше определяет и наполняет жизнь и дела людей, избравших посвященную Богу жизнь.

Впервые в трудах Вселенского Собора монашеская и посвященная Богу жизнь была названа живой и плодоносной частью жизни, общения и святости Церкви, а не областью, нуждающейся в «реформаторских указах».

Та же цель ощущается и в декрете Perfectae caritatis (28 октября1965), пятидесятилетие которого мы скоро будем отмечать. В нем звучит мысль о радикальности призвания к посвященной жизни: «Поскольку конечной нормой монашеской жизни является следование Христу, предлагаемое в Евангелии, все ордена должны считать его высшим правилом»[22]. Это ясное и емкое утверждение повлекло за собой глубокое очищение от ложных представлений о духовности, которая находит выражение лишь в благочестивых практиках, от представлений о монашеской жизни лишь как об исполнении определенных, четко установленных церковных и социальных служений в буквальном и «священном» подражании основателю. Но ведь мы не должны ничего ставить выше последования Христу.

Кроме того, учительство Собора признает и тем самым открывает дальнейший путь признания различных форм посвященной жизни. Апостольским обществам впервые был придан такой высокий статус; был ясно сформулирован принцип, утверждающий, что их апостольская деятельность принадлежит к самой сущности посвященной Богу жизни.[23] Посвященная жизнь в миру была признана «подлинным состоянием исполнения евангельских советов».[24] Стали возникать секулярные институты, тоже обладающие своими характерными чертами, присущими посвящению в миру.[25] Готовится возрождение Ordo Virginum и пустынножительства – как особых, не общежительных форм посвященной жизни[26].

Жизнь по евангельским советам представлена с новыми акцентами — как замысел, обладающий собственными отличительными чертами и особой радикальностью в подражании Христу.[27]

Есть еще две темы, отличающиеся новизной языка, которым о них говорится: это тема братской жизни в общине и тема формации. Библейские основания первой мы находим в Деяниях Апостолов. Этот текст (Деян 4, 32) на протяжении веков вдохновлял стремление верующих иметь «одно сердце и одну душу». Позитивное признание многообразия образов и стилей братской жизни сегодня является одним из самых значительных плодов того духа обновления, который принес с собой Собор. Кроме того, подчеркивая общий дар Духа, декрет Perfectae caritatis приглашает преодолевать всякого рода категории и классы, чтобы учреждать истинно братские общины, с равными правами и обязанностями, за исключением тех, источником которых является священный сан.[28]

В документе подчеркивается ценность и необходимость формации, которая названа фундаментом обновления: «Обновление институтов в высшей степени зависит от подготовки их членов»[29]. Поскольку этот принцип имеет огромное значение, он сделался практически аксиомой: именно он стал той отправной точкой, которая позволила вступить на путь постоянного развития, нового опыта и осмысления, а значит, новых прозрений и исследований, потребовавших, однако, времени и средств.

Радости и тяготы пути

Получив от Собора мощный стимул, посвященная Богу жизнь прошла с тех пор большой путь. На самом деле, этот исход побудил искать не только новые горизонты, намеченные Собором. Монашествующие столкнулись с новой социальной и культурной действительностью: с необходимостью распознавать знамения времени и места, с постоянным призывом Церкви воплощать стиль и учение Собора на практике, с открытием и новым толкованием харизмы основателя, с быстрыми изменениями в обществе и культуре. Все это новые сценарии, которые требуют нового и совместного размышления, отказа от воспроизведения постоянно одних и тех же омертвевших моделей и стилей, от всего, что неспособно к диалогу как евангельскому свидетельству. Все это новые вызовы и новые возможности.

В Конституции Humanae salutis,  которой Иоанн XXIII открыл II Ватиканский Собор, мы читаем: «Следуя совету Иисуса, настойчиво приглашающего нас различать знамения времени (см. Мф 16, 3), мы надеемся различить посреди сумерек и тьмы немало знаков, дающих надежду на лучшие времена для Церкви и человечества»[30].

Окружное послание Pacem in terris, адресованное всем людям доброй воли, использовало в качестве богословского ключа именно категорию «знамения времен». Среди последних святой Иоанн XXIII отмечает следующие: рост благосостояния и социальный рост трудящегося класса; вступление женщины в общественную жизнь; формирование независимых наций[31], сохранение и развитие прав и обязанностей граждан, сознающих свое достоинство[32]; убеждение в том, что конфликты должны находить разрешение путем переговоров, без применения оружия[33]. К этим же знакам относится Вселенская декларация прав человека, принятая ООН.[34]

Монашествующие и посвятившие себя Богу живут в этих контекстах и осмысливают их. Они возвещали и свидетельствовали о первенстве Евангелия своей жизнью, оказывая помощь и проявляя солидарность по отношению ко всем людям, работая над самыми разными задачами, свидетельствуя о христианской близости и участии в происходящих исторических процессах. Они не только не сетуют, вспоминая времена былой славы, но, напротив, стремятся в духе веры и христианского упования оживить общество с его потребностями  живой церковной traditio, испытанной в горниле истории на протяжении веков.

Задача, которую история поставила в конце XX века перед посвященной Богу жизнью, требует для своего исполнения дерзновения, мужества и творческого воображения. Потому эту переходную ситуацию следует видеть с точки зрения пророческого призвания, имеющего глубокие религиозные мотивы: многие монашествующие  с истинным самоотречением, а иногда и с большим риском для собственной жизни воплощали это возвращение к евангельскому принципу предпочтения беднейших, самых последних, разделения с ними их скорбей и ценностей.[35]

Монашеская и посвященная Богу жизнь открыта обновлению не по собственной инициативе, не из простого желания новизны, не только в силу насущных социальных нужд, но, прежде всего, из чувства ответственности и послушания как Духу-Сотворителю, «Который говорит через пророков»[36], так и призыву церковного Учительства, ясно и с силой высказанного в главных социальных энцикликах – Pacem in terries (1963), Populorum progressio (1967), Octogesima adveniens (1971), Laborem exercens (1981), Caritas in veritate (2009). Если вновь вернуться к образу библейского облака, речь в них шла о верности Божией воле, выражаемой устами Церкви.

Именно восприятие харизмы как дара Духа, ниспосланного ради уподобления Христу, несущего печать  церковного общения и претерпевающего внутри Церкви постоянное развитие, стало источником решений об обновлении; именно оно постепенно формировало подлинное богословие харизмы, впервые так ясно применяемого к посвященной Богу жизни.[37] Собор не относил эти слова непосредственно к монашеской жизни, но открыл для этого путь, приведя свидетельства святого Павла.[38]

В апостольском обращении Evangelica testificatio Павел VI официально принял эту новую терминологию[39]. Вот что он пишет: «Собор настаивает на том, что монашествующие обязаны быть верными духу своих основателей, их евангельским намерениям, примеру их святости, и во всем этом видеть и принцип обновления и один из самых надежных критериев для осознания того, что должен предпринимать каждый институт»[40].

Конгрегация, бывшая свидетельницей этого пути, видела разные этапы переработки Конституций монашеских институтов. Этот процесс поколебал ветхое равновесие, преобразуя устаревшие практики[41] монашеской традиции и вместе с тем положил начало новой герменевтике в осмыслении духовного наследия, а также заложил основу новым структурам, проектам новым формам присутствия в мире. В этом процессе обновления, одновременно творческом и верном своим истокам, были, конечно, и столкновения, напряжение и даже болезненные уклонения в сторону, о которых мы не должны забывать.

Церковь не тормозила этот процесс, но сопровождала его своим учительством и бдительным вниманием, выделяя, при бесспорном приоритете духовной жизни, семь главных тем: харизма основателя, жизнь в Духе, черпающая пищу в Слове Божием (lectio divina), братская жизнь в общине, начальная и постоянная формация, новые формы апостольского служения, управление и власть, внимание к различным культурам. В последние пятьдесят лет монашеская жизнь претерпела значительную эволюцию и развивалась, принимая эти вызовы.

Память о Соборе помогает нам «найти подлинный дух», чтобы избежать ошибочных толкований.[42] Мы призваны все вместе совершать воспоминание этого живого события,  позволившего нам, Церкви, глубже осознать, кто мы. На закрытии  Собора Павел VI с благодарным сердцем сказал: «Церковь размышляла о своей самой глубокой сущности (…) и нашла в самой себе, живущей и действующей во Святом Духе, Слово Христа, чтобы глубже исследовать тайну, а именно – замысел и присутствие Бога внутри себя и превыше себя; а также чтобы оживить веру, в которой кроется секрет ее крепости и мудрости, и любовь, побуждающую ее неустанно воспевать хвалу Богу: cantari amantis est, как говорит святой Августин (Беседа 336). Документы Собора, особенно те, в которых говорится о Божественном Откровении, Литургии, Церкви, о священниках и мирянах, позволяют ясно увидеть это главное и непосредственное намерение, и показывают, какая чистая, свежая и богатая духовная жила заключена в лоне Церкви благодаря общению с живым Богом, и как она животворит бесплодные земли нашего мира»[43].

Сегодня верность Собору и как событию для всей Церкви,  и как определенной парадигме требует от нас умения с доверием смотреть в будущее. Есть ли у нас глубокая внутренняя убежденность в том, что Бог ведет нас?

Церковь словом и жестом учит видеть и свою собственную жизнь, и жизнь общины в контексте всеобщего замысла спасения, учит понимать, в каком направлении следует идти, какое будущее предвидеть, и приглашает, сохраняя преемственность в отношении ко всему, что уже пройдено и сделано до сих пор, вновь открыть неразрывное единство confessio laudis fidei et vitae.

Память веры помогает нам сохранить преемственность и постоянство: ясное самосознание позволяет увидеть себя частью замысла, частью истории. Переосмысление пройденного пути в духе веры не ограничивается великими событиями, но дает возможность по-другому понять и свою личную историю, разделив ее на главные, самые значимые этапы.

Бодрствуя и трезвясь

«Илия взошел на верх Кармила и наклонился к земле, и положил лицо свое между коленами своими. (…). Вот, небольшое облако поднимается от моря, величиной в ладонь человеческую»

3 Цар 18, 42-44.

Слушая Слово Божие…

6. Мы ищем просвещения в библейской символике, просим о благодатном вдохновении для продолжения своего пути пророчества и исследования новых горизонтов монашеской жизни, которые мы хотели бы затронуть в этой второй части.

Монашеская и посвященная Богу жизнь по своей природе неразрывно связана со свидетельством, которое делает ее знаком внутри Церкви[44].

На самом деле речь идет о функции, свойственной каждому христианину; однако посвященная Богу жизнь отличается радикальностью последования Христу, первенством в ней Бога и вместе с тем способностью творчески и бесстрашно исполнять миссию евангелизации. Иоанн Павел II повторял, что «пророческое свидетельство (…) проявляется в обличении того, что противоречит воле Божией, в поиске новых путей воплощения Евангелия ради созидания Царства Божия»[45].

В святоотеческой традиции библейским образцом посвященной Богу жизни был пророк Илия – и из-за его уединенной жизни и аскезы, и из-за его ревности о завете и верности закону Господа, и из-за смелости в защите прав бедняков (см. 3 Цар 17-19; 21). Об этом упоминает даже апостольское обращение Vita consecrata, утверждая пророческую природу и функцию посвященной Богу жизни[46].  В монашеской традиции милоть, которую Илия символически набросил на Елисея в тот момент, когда был восхищен на небо (см. 4 Цар 2, 13), толковалась как передача пророческого духа отца ученику, а также как символ посвященной Богу жизни в Церкви, хранящей живую память пророчества и всегда готовую к обновлению.

Илия фесвитянин появляется на сцене Северного царства неожиданно и с сокрушительной угрозой: «В сии годы не будет ни росы, ни дождя, разве только по слову моему» (3 Цар 17, 1). Это свидетельство восстания верующего, религиозного сознания против нравственного упадка, к которому могущество царицы Иезавели и трусость царя Ахава привели народ. Пророческий приговор, заключающий небо, был открытым вызовом Ваалу и другим богам, которым приписывались функции плодородия, орошения земли и благополучия. С этих пор Илия  появляется и действует в разных эпизодах, которые не только рассказывают определенную историю, но и являют моменты глубокого драматизма и силы богодухновенности (см. 3 Цар 17-19.21; 4 Цар 1-2).

Илия осуществляет свое пророческое служение как бы crescendo, по нарастанию, переживая моменты очищения и озарения, которые являются отличительными чертами его библейского облика, — вплоть до высшего момента встречи с Богом в веянии тихого ветра на Хориве. Этот опыт способен многое сказать и современным монашествующим. Им тоже нужно пройти путь от покаянного, уединенного укрытия на Хорафе (см. 3 Цар 17, 2-7) до солидарности с бедными, борющимися за выживание, как вдова из Сарепты (3 Цар 17, 8-24); учиться дерзновению, подобному тому, что заставило Илию бросить вызов пророкам Ваала на Кармиле (см. 3 Цар 18, 20-39),  а также ходатайствовать за народ, изможденный засухой и окружающей его культурой смерти (см. 3 Цар 18, 41-46); а также защищать права бедных, попранные сильными мира (см. 3 Цар 21) и предостерегать от разных форм идолопоклонства, бесславящих святое имя Божие (см. 4 Цар 1).

Особенно драматичны страницы, рассказывающие о смертной тоске Илии в пустыне Вирсавии (3 Цар 19, 1-8); однако Бог, дав ему хлеб и воду жизни, сумел деликатно превратить его бегство в паломничество к горе Божией (3 Цар 19, 9). Это прекрасный пример, способный поддержать нас, когда мы окружены тьмой: ибо тьма предшествует дивному свету Богоявления в веянии тихого ветра, которое готовит нас к новым периодам верности, рождающим новые призвания (как в случае с Елисеем: 1 Цар 19, 19-21) и вселяющим мужество и готовность выступать против вопиющей несправедливости (см. убийство Навуфея: 3 Цар 21, 17-29). Наконец, нас глубоко трогает полное любви приветствие сынам пророков (4 Цар 2, 1-7), которое предшествует восхождению за Иордан и взятию Илии на небо в огненной колеснице (4 Цар 2, 8-13).

Нас могут впечатлять решительные поступки Илии, его неистовые протесты, его беспощадные обличения и даже спор с Богом на горе Хорив, когда Илия обвиняет народ в том, что тот ищет лишь злого и гибельного.  Но подумаем о том, что в нынешний исторический момент гораздо больше могут сказать вещи менее зрелищные, малые знаки, и что именно они могут вдохновить нас по-новому совершать свой путь и по-новому принимать решения в эпоху, когда кажется, будто всякий след Бога изгладился в этом мире, утратившем религиозное чувство.[47]

Библейский текст дает множество таких малых символов. Например: отсутствие средств к жизни у потока Хорафа и вороны, которые по велению Бога приносили пророку хлеб и мясо; великодушие (с риском для жизни) вдовы из Сарепты, у которой была «только горсть муки в кадке  и немного масла в кувшине» (3 Цар 17, 12), и которая решилась отдать их взалкавшему пророку; бессилие Илии вернуть к жизни мертвого мальчика, его отчаянный вопль к Богу и многократные попытки оживить его в своих объятиях, которые открывают вдове, что Он Божий посланник, — все это откровения милосердного лика Божия; бесконечная борьба пророка, простершегося ниц (после несколько театрального столкновения с пророками Ваала на горе Кармил) и молящего о дожде для народа, измученного засухой. В диалоге между Илией, отроком, который спускается к морю и вновь восходит на гору, и Богом – истинным Господином дождя (в отличие от Ваала), мы наконец слышим известие, что от моря восходит небольшое облако с ладонь человеческую (3 Цар 18, 41). Это маленький знак от Бога, который скоро становится обильным дождем, спасающим изможденный народ.

Через несколько дней печеная лепешка и кувшин воды, которые ожидают пророка, томящегося смертной тоской в пустыне, тоже становятся малым, неярким, но очень значительным ответом, потому что дают ему силы «идти сорок дней и сорок ночей до горы Божией Хорива» (3 Цар 19, 8). И там, в пещере, где Илия укрывается, еще весь горя гневом на богохульный и клятвопреступный народ, ищущий убить его, его представления о Божественной угрозе и могуществе внезапно рассеиваются как дым, потому что Господь оказывается не в ветре, не в землетрясении, а в веянии тихого ветра (3 Цар 19, 12)[48]. Это удивительная страница в мистической литературе: «священной ярости» пророка как не бывало, ибо он вынужден признать Божественное присутствие за пределами тех традиционных образов, в плену которых находился. Бог есть веяние и легкое дуновение, а не плод нашей потребности в защите и успехе, и хотя «неведомы стези Его» (Пс 76, 20), Его присутствие и действие подлинны.

Илия в своей ярости, ослепленный собственными чувствами, готов был уничтожить все, считая себя единственным верным человеком. Но Бог знал, что есть еще семь тысяч верных свидетелей, пророков и царей, готовых слушать Его (3 Цар 19, 15-19), потому что история Бога и Его народа не заканчивалась поражением страстного и униженного пророка. Эта история продолжается, потому что она в руках Божиих, а Илия должен взглянуть на действительность по-новому и позволить Богу оживить в себе надежду и доверие.

Поза Илии, просящего о дожде на вершине горы, подобна положению младенца в утробе матери. Действие не случайно опять происходит на Хориве, где он скрывался в пещере, но теперь совершается нечто вроде нового рождения пророка. Отныне он может идти дальше непостижимыми путями живого Бога.

У подножия горы в народе еще продолжается борьба против ваалов, лживо обещавших жизнь, против религии, которая является профанацией завета и идолопоклонством. Пророк должен сам пережить эту борьбу и это отчаяние, должен пройти обратный путь (3 Цар 19, 15), который отныне – истинно Божий путь, должен вернуться назад через пустыню, которая расцвела новым смыслом, дабы жизнь восторжествовала, а новые пророки и вожди были верными служителями завета.

Пророчество собственной жизнью в духе Евангелия

Время благодати, в которое мы живем, памятуя о настойчивом приглашении Папы Франциска поставить в центр Евангелие, является для нас, монашествующих, новым призывом к бодрствованию и готовности воспринимать Божии знаки. «Нашей вере брошен вызов – мы должны предвидеть, что вода может превратиться в вино»[49]. Мы прилагаем все усилия, чтобы глаза наши не отягчились сном (см. Лк 9, 32), чтобы не потерять способность различать приближение облака, указующего нам путь (см. Числ 9, 17), чтобы быть способными распознавать в малых и неприметных знаках присутствие Господа жизни.

Собор дал в наше распоряжение метод – метод размышления в самой гуще мира и перипетий жизни, размышления в Церкви и в своей христианской жизни, размышления, опирающегося на Слово Божие, ибо Бог являет Себя и действует в истории. Размышления, которое формирует определенный подход, умение слушать и вести диалог, делает богаче наш путь к истине. Нам нужно вновь поставить в центр Христа и Слово Божие, как настоятельно приглашают нас Собор[50] и последующее Учительство Церкви[51]; чтобы, поставленное на библейский и богословский фундамент, первенство Евангелия стало гарантией подлинности нашей будущей монашеской и посвященной Богу жизни.

Это умение слушать преображает нас и делает свидетелями и провозвестниками Божиих замыслов и Его дела спасения в истории. В повседневных нуждах сегодняшнего дня мы вновь возвращаемся к Евангелию, вновь утоляем свою жажду Священным Писанием, ибо в нем заключен «чистый  и неистощимый источник духовной жизни»[52]. Святой Иоанн Павел II говорил: «Нет сомнения, что поставить на первое место стремление к  святости и молитву можно только благодаря возрожденному вниманию Слову Божию»[53].

Евангелие – высшее правило

Одной из характерных черт обновления монашеской жизни, начало которому положил Собор, стало подлинное возвращение кsequela Christi: «Уже во времена первоначальной Церкви были такие мужчины и женщины, которые через практику евангельских советов стремились с большей свободой следовать за Христом и ближе подражать Ему. Каждый из них по-своему вел жизнь, посвященную Богу»[54]. Последование Христу, как оно предлагается в Евангелии, есть «высшая норма монашеской жизни» и «высший устав»[55] всех институтов. Одним из первых названий монашеской жизни была «евангельская жизнь».

Различные формы монашеской и посвященной Богу жизни свидетельствуют именно о евангельском источнике их вдохновения, начиная с Антония Великого, предтечи пустынножительства. Его история начинается с того, что он услышал слово Христа: «Если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и приходи и следуй за Мною» (Мф 19, 21).

После Антония монашеская традиция делает Писание правилом жизни. Первые Уставы были попросту практическими нормами, не притязавшими ни на какое духовное содержание, поскольку единственный устав монаха – Святое Писание, и другие недопустимы: «Будем усердствовать в чтении и изучении Писаний, — пишет Горсесий, ученик и преемник святого Пахомия, — и неустанно размышлять над ним (…). Писания приведут нас к жизни вечной»[56].

Святой Василий, великий учитель восточного монашества, создавая свой Asceticon[57], который предназначен был стать учебником монашеской жизни, отказался называть его уставом или правилом.  Его точкой отсчета были Moralia[58], избранные библейские тексты с комментариями применительно к жизни в святом братском общении. В системе святого Василия поведение монахов должно определяться Словом Божиим, которое «испытует сердца и внутренности» (Откр 2, 23), ибо Бог всегда рядом. Это постоянное предстояние перед Богом, памятование о Боге, возможно, является одной из основных характерных черт духовности святого Василия.

На Западе путь идет в ту же сторону. Устав святого Бенедикта – это послушание Слову Божию: «Будем внимать гласу Божию, всякий день указующему нам путь…»[59]. «Слушай, сыне»[60] — так начинается пролог к Уставу, ибо именно слушая, мы становимся чадами Божиими и Его учениками, и, принимая Слово, становимся словом сами.

В XII веке Стефан де Мюре, основатель Ордена Гранмон, очень точно сказал, что значит эта укорененность в Евангелии: «Если кто-либо спросит вас, какого вы исповедания или ордена или устава, отвечайте, что устав ваш самый первый и главный в христианской религии, а именно – Евангелие, источник и начало всех уставов и правил, и нет иного правила, кроме Евангелия»[61].

Возникновение нищенствующих Орденов сделало возврат к Евангелию, если это возможно,  еще более решительным. Святой Доминик «повсюду являлся как человек евангельский, как в словах, так и в делах своих».[62] Он был живым Евангелием, способным проповедовать то, что проживал, и хотел, чтобы его братья-проповедники тоже были «мужами евангельскими»[63].

Для святого Франциска Уставом была «жизнь по Евангелию Иисуса Христа»[64]; для святой Клары «образ жизни нищих сестер (…) состоял в «соблюдении святого Евангелия Господа нашего Иисуса Христа».[65] Главный закон устава кармелитов – «размышлять день и ночь о законе Господнем», дабы претворить его в конкретные дела: «Все, что вы должны делать, делайте сообразно слову Господню».[66] Этот фундамент, общий для большинства монашеских семей, остается неизменным на протяжении веков.

В более близкое к нам время Джакомо Альберионе утверждал, что паулинская семья «стремится в полноте проживать Евангелие Иисуса Христа»[67], а малая сестра Магдалина говорит: «Нам следует созидать нечто новое, а на самом деле – воссоздать самое древнее: подлинное христианство первых учеников Иисуса. Мы должны вновь воспринять Евангелие буквально»[68]. Каждая харизма посвященной Богу жизни уходит корнями в Евангелие. Во многих новых общинах, расцветающих сегодня по всей Церкви, очевидна жажда библейского слова, и это очень показательно.

Возвращение к Евангелию в наши дни звучит как вызов, который ведет нас обратно к источнику всякой жизни — к Христу. Это призыв проделать путь обратно к истокам, к тому месту, где совершается наша жизнь, где всякое правило и устав обретают ценность и смысл.

Святейший Отец много раз призывал нас довериться и следовать этой динамике жизни: «Прежде всего, я приглашаю вас никогда не сомневаться в силе и действии Евангелия, в его способности обращать сердца к воскресшему Христу и вести путем спасения людей, уповающих на самое глубокое, что в них есть»[69].

Формация: Евангелие и культура

Воспитание в духе Евангелия и его требований – насущная необходимость. Поэтому нам следует пересмотреть и переосмыслить существующую модель воспитания и формации монашествующих, особенно женщин, на протяжении всего их пути. Совершенно необходима подлинная духовная формация, потому что существующая на деле часто сводится почти исключительно к психологическому сопровождению или к набору стандартных благочестивых практик. Скудость и повторение одних и тех же, не очень ясных вещей препятствует достижению человеческой зрелости и оставляет кандидатов в состоянии инфантильности и зависимости. Огромное богатство и многообразие путей, пройденных и описанных духовными авторами, почти неизвестно. Эту литературу не читают непосредственно, разве что можно порой встретить отдельные фрагменты или упоминания о ней. Нужно следить за тем, чтобы наследие монашеских институтов не сводилось к наспех составленным схемам, уже очень далеким от первоначального духовного импульса, лежавшего в их основании, потому что таким образом вряд ли можно приобщиться подлинному христианскому и харизматическому опыту.

В мире, где секуляризация достигла степени намеренной слепоты ко всему, что выше естества, а люди потеряли след Бога[70], мы призваны заново осмыслить и исследовать основополагающие истины веры.[71] Те же, кто исполняет служение управления и власти, должны всячески способствовать тому, чтобы монашествующие глубоко и последовательно познавали христианскую веру и вновь полюбили учиться. Иоанн Павел II писал: «Монашеской жизни необходимо вновь стать колыбелью культуры, вновь посвятить себя учению»[72]. Очень прискорбно, что этот призыв отнюдь не всегда принимается, и уж точно не принимается как требование радикальной реформы для монашествующих, особенно женщин.

Слабость и неустойчивость, которой подвержена эта сфера, обязывает нас напоминать о необходимости постоянной формации для подлинной жизни в Духе и для того, чтобы оставаться последовательными и открытыми умом, возрастая на своем пути и сохраняя верность истокам.[73] В общем надо сказать, что формальное понимание этой необходимости есть, о чем свидетельствует огромное количество научных исследований на эту тему; но практическое воплощение его недостаточно, скудно, часто непоследовательно, в нем недостает порядка и истинной заинтересованности.

«Свидетель Евангелия, — напоминает Папа Франциск, — это человек, который встретился с Иисусом Христом, узнал Его, а еще вернее был Им узнан, признан, возлюблен и прощен; и это событие перевернуло в нем все до глубины, наполнило его новой радостью, а жизнь – новым смыслом. И это непременно исходит от человека, передается другим».

Слово, подлинный источник духовности[74], из которого мы черпаем высшее познание Иисуса Христа (см. Флп 3, 8), должно постоянно присутствовать в нашей повседневной жизни. Только там его сила (см. 1 Фес 1, 5) сможет наполнить собой человеческую немощь, очистить и укрепить общины, исправить помышления, преобразить чувства, решения, направить на верный путь братский диалог. По примеру Пресвятой Девы наше внимание Слову должно стать дыханием жизни в каждый момент. Тогда наша жизнь обретет цельность, новое дыхание и принесет плоды творческого апостольского служения.[75]

Апостол Павел просил Тимофея «держаться веры» (2 Тим 2, 22) с тем же постоянством, как в дни своего детства (2 Тим 3, 15), прежде всего, оставаясь верным тому, что тогда воспринял, то есть Святым Писаниям: «Все Писание богодухновенно и полезно для научения, для обличения, для исправления, для наставления в праведности, да будет совершен Божий человек, ко всякому доброму делу приготовлен» (2Тим 3,16-17). Мы слушаем эти слова, словно они обращены к нам, дабы нам не облениться (см. Евр 6, 12). Именно вера – наша спутница на жизненном пути, позволяющая всегда новым взглядом видеть чудеса, которые Бог совершает для нас, и помогающая отвечать Ему с послушанием и ответственностью.[76]

Евангелие есть высшая норма Церкви и посвященной Богу жизни, и это должно проявиться на практике в стиле и образе жизни. Именно таков вызов Папы Франциска. Приглашая искать новое экклезиологическое равновесие между Церковью – иерархией и Церковью – телом Христовым, Папа предлагает средства для осуществления этого преобразования, возможного только в живом теле Церкви, то есть в нас и через нас. Евангелизировать — не значит просто нести весть, которую считаешь полезной для мира; евангельская весть — это ни навязчивое присутствие, ни очевидность, ни яркий свет, который ослепляет, но возвещение «Христа в нас, упования славы» (1 Кол 27-28), совершаемое «словами благодати» (Лк 4, 22), «добродетельной жизнью между людьми» (см. 1 Петр 2, 12) и «верой, действующей любовью» (Гал 5, 6).

Бодрствование как пророчество

На закрытии Собора Папа Павел VI, прощаясь с епископами, собравшимися в Риме, пророчески соединил традицию и будущее: «На этом вселенском соборе, в это особое время и в этом особом месте сходятся воедино прошлое, настоящее и будущее. Прошлое – потому что здесь присутствует Церковь Христова с ее преданием, историей, соборами, учителями, святыми. Настоящее – потому что мы расстаемся, чтобы идти в сегодняшний мир с его бедами, скорбями, грехами, но и с его удивительными достижениями, ценностями, достоинствами… Будущее тоже находится здесь – в чаянии справедливости, в воле народов к миру, в их осознанной или неосознанной жажде более высокой жизни, той, что только Христос может и хочет даровать им…»[77].

Папа Франциск горячо увещевает нас неустанно и с радостью продолжать свой путь: «Послушные Духу, не замыкаясь, не черствея, всегда внимательные к голосу Бога, Который говорит, ведет, открывает путь, приглашает идти до края земли, до самого горизонта».[78]

Но на какой земле мы живем, какие горизонты нам предстоит исследовать?

Папа Франциск зовет нас принять Божественное ныне и ту новизну, которую оно несет в себе, быть открытыми «Божественным сюрпризам», сохраняя верность, но без страха и сопротивления, «быть пророками, которые свидетельствуют о том, как Иисус жил на этой земле, о том, чем будет совершенное Царство Божие. Никогда монашествующие не должны отрекаться от своего пророческого служения».[79]

Итак, мы должны продолжать путь, неся в сердце надежды всего мира. Исследуя горизонт в ожидании появления малого облачка – смиренного начатка Вести, которую невозможно утаить, — мы ощущаем легкость и вместе с тем бремя. Монашеская жизнь переживает период перемен и новых нужд, требующих от нас многого. Кризис – это состояние, в котором мы должны учиться евангельскому распознанию; это возможность сделать мудрый выбор, подобно книжнику, который «выносит из сокровищницы своей новое и старое» (Мф 13, 52), однако не забывая о том, что в истории всегда есть искушение сохранять все, что однажды может пригодиться. Так мы рискуем стать хранителями сакрализованных нами самими «воспоминаний», ведь выйти из своей пещеры, из своего безопасного прибежища гораздо более беспокойно. Но Господь любит нас «вечной любовью» (см. Ис 54, 8), и это доверие взывает к нашей свободе.

Вместе исследуя горизонт

Порой скрытая acedia, уныние овладевает нашим духом, отбивает охоту ко всему, помрачает зрение, искажает решения и тормозит движение вперед, заключая монашескую жизнь в устаревшие схемы, замыкая на самой себе и делая близорукой: «Развивается некая психология гробницы, мало-помалу превращающая христиан в музейные мумии»[80]. От этой инерции духа и действия, от этого обеднения мотиваций, которое навевает уныние и гасит всякое вдохновение и решимость, предостерегал еще Бенедикт XVI: «Не присоединяйтесь к пророкам бедствий, предрекающим конец или бессмысленность посвященной Богу жизни в современной Церкви; но облекитесь во Христа Иисуса и в оружие света, как увещевал святой Павел (см. Рим 13, 11-14), бодрствуя и трезвясь. Святой Кромаций Аквилейский писал: «Да удалит от нас Господь такую опасность – отягчиться сном неверности, да ниспошлет Свою благодать и милосердие, чтобы мы всегда бодрствовали, храня Ему верность. Верность позволяет бодрствовать во Христе» (Беседа 32, 4).[81]

Монашеская жизнь сейчас как бы переходит брод, но она не может задержаться и остаться там. Нам необходимо перейти на другую сторону – к Церкви исхода. Это одно из типичных выражений Папы Франциска – как и kairos, время благоприятное, но требующее от нас самоотречения, способности оставить все известное и предпринять долгий и трудный путь, подобно Аврааму, шедшему в землю Ханаанскую (см. Быт 12, 1-6), или Моисею, ведшему народ в таинственную землю отцов и патриархов (см. Исх 3, 7-8), подобно Илии, пришедшему в Сарепту Сидонскую; — путь в неведомые края, которые можно различить только глазами веры.

Речь не о том, чтобы ответить на вопрос, правильно ли и хорошо ли мы все делаем. Это исследование горизонтов, которое Дух предлагает Церкви, должно совершаться неторопливо, без  попыток сократить путь, с послушанием великому,  которое постигается через малое и неприметное, с осознанием скудости своих ресурсов. Мы призваны к послушанию, которое становится доверием к сегодняшнему дню и дает возможность мужественно продолжать «закидывать сеть по слову Его» (см. Лк 5, 5), а не только в силу человеческих мотиваций»[82].

Монашеская жизнь поддерживает надежду на исполнение обетований. Она призвана идти вперед, не завися от того, что остается позади: «Я не почитаю себя достигшим, а только, забывая заднее, простираюсь вперед» (Флп 3, 13-14). Надежда опирается вовсе не на наши силы и не на нашу численность, но исключительно на дары Духа: веру, общение, миссию. Монашествующие – это народ, освобожденный своим выбором жить по Евангелию, способный взглядом веры проникать за пределы видимого в настоящем; он  призван «расширять кругозор, чтобы познать большее благо, способное принести пользу всем».[83]

Цель и ритм этого пути определяются Духом. Это не совсем неизвестная земля. На этом пути перед нами являются новые границы, новые стороны жизни, иные культуры, иные потребности.

По примеру пророка Илии и его слуги мы должны погрузиться в молитву, исполненные ревности о благе людей и сострадания к ним, ибо они живут в атмосфере дезориентации и часто – в страдании. Нам необходимо великодушное и терпеливое служение отрока пророка Илии, который без устали ходил смотреть на море, пока не показался маленький знак новой истории, знак «большого дождя». Что же касается веяния тихого ветра, то его можно ощутить в тревожных чаяниях наших современников, ищущих мудрого собеседника, терпеливого спутника, способного принять их искренним сердцем; ищущих тех, кто способствует действию благодати, а не пытается ею распоряжаться. Только так может наступить новая эпоха братства и спасения.[84]

Проводник, который «идет позади» народа

Вместе с тем необходимо, чтобы этот исход мы совершали вместе, с простотой сердца и осознанно следуя указаниям тех, кто исполняет служение авторитета, ища, прежде всего, лица Господа. Мы призываем тех, кто исполняет такое служение, делать это в послушании Духу, с отвагой и постоянством, чтобы правильно переживать сложности и переходные моменты, чтобы не останавливалось и не тормозилось движение вперед.

Мы призываем к такому стилю управления, который готов менять нынешнее положение дел[85], не впадать в искушение «пустить все на самотек или считать бесполезной всякую попытку улучшить ситуацию. В противном случае эти наставники могут превратиться в заурядных управляющих, смирившихся с посредственностью, неспособных ничего предпринять, не имеющих воли и силы указать подлинные цели посвященной Богу жизни, рискующих угасить любовь и желание свидетельствовать о ней».[86]

Настало время малых вещей, время смирения, умения предать Божию благословению несколько хлебов и две рыбки (см. Ин 6, 9), умения увидеть в небольшом облаке с человеческую ладонь приближение благотворного ливня. Наше управление не должно быть суетным и администраторским; это должно быть служение, с евангельской ясностью указывающее путь, который нам предстоит пройти вместе и единым сердцем, в этом неустойчивом, хрупком настоящем, в котором, тем не менее, уже вызревает росток будущего. Нам недостаточно «простого администрирования»[87]. Гораздо важнее «идти за народом, чтобы помочь тем, кто остался позади, а также потому, что (и это главное!) стадо само своим чутьем способно отыскать новые пути»[88].

Нам необходим такой стиль управления, который способен принимать и заботливо и с пониманием поощрять братьев и сестер, в том числе тех, кому трудно идти, кто задерживает движение вперед, помогая им преодолеть страхи и сопротивление. Может быть, кто-то и захочет вернуться в прошлое – вероятно, тот, кто с ностальгией сравнивает все и всегда видит именно различия, кто постоянно  пережевывает внутри себя сомнения по поводу нехватки средств, ресурсов, людей. «Не будем столь ностальгически привязаны к структурам и обычаям, которые перестали быть источником жизни в современном мире».[89]

Здесь можно услышать отзвук слов слуги пророка Илии, который, вглядываясь в горизонт, повторяет: «Ничего нет» (3 Цар 18, 43). Мы призваны к терпению, упованию и настойчивости – все возвращаться и смотреть на небо, до семи раз, столько времени, сколько потребуется, чтобы путь всех не задерживался из-за вялости и нерадения некоторых. «Для немощных я был как немощный, чтобы приобрести немощных. Для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых. Сие же делаю для Евангелия, чтобы быть соучастником его» (1Кор 9, 22-23).

Дай Бог, чтобы нам дано было умение направлять свои пути к свободе, сообразно Божьему ритму и Божиим временам. Нам надлежит вместе исследовать небеса и бодрствовать, ибо все мы призваны к послушанию, чтобы приобщиться «иному» порядку ценностей, уловить новый, иной смысл действительности, поверить, что Бог проходил и там, где не оставил видимых следов Своего присутствия. Мы призваны воспринять, услышать его как «звучное безмолвие»[90], зовущее нас пережить неожиданный опыт свободы, приблизиться к порогу тайны: «Ибо Мои мысли выше мыслей ваших, и Мои пути выше путей ваших, говорит Господь» (Ис 55, 8)[91].

В этом исходе, который приводит в смущение человеческую логику, требующую ясных целей и проверенных путей, раздается вопрос: кто укрепит колени дрожащие (см. Ис 35, 3)?

В сложных и с виду безвыходных ситуациях в сердце совершается действие Духа, Который приносит с Собой простоту и ясность приоритетов и помогает понять, как идти к тому, к чему Он хочет нас привести. Важно, чтобы наши действия всегда имели в основе радость Святого Духа, ибо Он Сам «ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными(…), ходатайствует за святых по воле Божией» (Рим 8, 26-27). «Однако нет большей свободы, чем эта: не пытаясь всё просчитать и проконтролировать, дать Духу себя вести, позволить Ему себя просвещать, направлять, подталкивать туда, куда Он желает. Он лучше знает, в чем есть нужда в каждую эпоху и в каждый момент. Это и есть непостижимая плодотворность Духа»[92].

Тайна встречи

«Подобно стражам, которые хранят в мире живое стремление к Богу и пробуждают его в сердцах многих людей вместе с жаждой бесконечного»[93], мы должны свидетельствовать и уметь находить всякую попытку воплощения евангельских ценностей в жизни, должны быть людьми крепкой веры, но при этом способными на сочувствие, участие; людьми творческого духа, которые не ограничивают дух и харизму  тесными рамками структур из страха лишиться их.

Папа Франциск приглашает нас пережить «тайну встречи» — «способность слушать других людей, вместе с ними искать путь, метод (…); а также способность не пугаться, не ужасаться вещам».[94]

«Если каждый из вас, — продолжает Святой Отец, — является для других драгоценной возможностью встречи с Богом, то необходимо вновь осознать ответственность за пророческую роль общины и вместе, со смирением и терпением, искать слово, способное открыть смысл, и свидетельствовать о нем в простоте сердца. Вы подобны антеннам, готовым воспринять первые признаки того нового, что порождает Святой Дух, и вы можете помочь Церкви усвоить этот взгляд и отыскать новые, дерзновенные тропы, чтобы эта новизна достигла всех»[95].

Красной нитью документов Собора  была забота о человеке и о мире. И, конечно, человек, притом не абстрактный, а конкретный,  и есть «главный путь, который должна пройти Церковь, исполняя свою миссию»[96]. Вот почему сопричастность своим современникам по-прежнему остается для нас приоритетом. Это задача, которая существовала всегда, однако теперь ее исполнение требует творческого духа, о какой бы области ни шла речь – о воспитании и образовании, о здравоохранении, о катехизации, о сопровождении человека в его нуждах, чаяниях и ошибках. Сам человек, со всей его физической и социальной реальностью и есть путь евангелизации. Посвященная Богу жизнь переместилась на окраины городов, она совершает подлинный «исход» к нуждающимся, приобщается миру оставленных. Нам следует признать и тот факт, что в этом было проявлено удивительное великодушие, и то, что возникало немало разногласий и опасностей идеологизации, особенно в первые годы после Собора.

«Евангельская история о Самарянине, — говорил Павел VI на закрытии Собора, — стала парадигмой духовности Собора. Атмосфера Собора была проникнута чувством бесконечного сострадания и участия. Осознание человеческих нужд, которые становятся тем больше, чем больше мы расширяем свои познания о мире, поглотило все внимание нашего Синода. Вы, современные гуманисты, отказывающиеся признавать трансцендентность высшего, признайте хотя бы эту заслугу и этот новый гуманизм: мы тоже, и быть может, больше других, являемся защитниками человеческого достоинства и развития»[97].

Эта «sympathia», сопричастность, стремление поставить в центр человеческую личность определяют всю нашу миссию. Раскрывается все богатство и истинность человечности, которой встреча с Христом требует и которую она делает возможной; вместе с тем мы начинаем понимать, что все церковные ресурсы важны настолько, насколько они способствуют подлинной человечности иразвитию человека.[98] Однако какой человек перед нами? Какие вызовы нужно принять и какое обновление необходимо посвященной жизни, если она хочет следовать «стилю» Собора, то есть идти путем диалога и солидарности, истинной «симпатии», сопричастности сегодняшним людям и их культуре, понимания их сокровенных чувств и чаяний, их самосознания, их нравственных координат?

Мы, послушные Духу Христову, обязаны признать все подлинно человечное. В противном случае наша миссия ограничится социальной деятельностью, вроде деятельности некой благочестивой негосударственной организации, как часто повторяет Папа Франциск[99], направленной, разумеется, на созидание более справедливого общества, но обмирщенной, утрачивающей чувство трансцендентности, а в конце концов, и чувство справедливости. Цели социального развития должны быть подчинены свидетельству о Царстве Божием и об истине человека.

В наше время, время навязчивых и вездесущих массовых коммуникаций и вместе с тем неспособности к настоящему общению, монашествующие призваны быть знаком того, что возможны иные человеческие взаимоотношения – отношения приятия, доверия и искренности.  Несмотря на человеческие слабость и эгоцентризм Церковь знает братство, «исполненное радости и Духа Святого» (Деян 13, 52)[100]. Монашеская жизнь — «specialis caritatis schola»[101]— в своих разнообразных формах братского общежития, устрояется Святым Духом, потому что «где общение, там Дух Божий, а где Дух Божий, там общение и всякая благодать»[102].

Мы видим братство как таинственную общность, как «богословское место»[103]. Мы видим и дистанцию между этой тайной и повседневной жизнью. Нам необходимо перейти от общежительной формы к истинной благодати братской жизни, от формыcommunis к евангельским отношениям, построенным на любви Божией, излитой в наши сердца Духом Святым (см. Рим 5, 5). Папа Франциск говорит: «мне с болью приходится констатировать, что в некоторых христианских сообществах и даже среди людей, посвятивших жизнь Богу, допускаются различные проявления ненависти, разделений, клеветы, наговоров, мести, ревности и стремления любой ценой навязать другим свои идеи, вплоть до преследований, выглядящих, как настоящая охота на ведьм. Кому мы будем благовествовать таким поведением? (…) Никто не спасается в одиночку – ни как отдельный индивид, ни собственными силами. Бог привлекает нас к Себе с учетом всего сложного сплетения межличностных отношений, неотъемлемых от жизни в человеческом сообществе.»[104]. Итак, мы призваны осознать, что являемся братством, открытым встрече с другими, отношениям взаимного дополнения, готовым принимать различия, чтобы вместе совершать свой путь: «Точно так же человек—говорит Папа Франциск—сохраняющий сохра ндивидуалную особенность и не скрывающий свою идентичность, когд всем сердцем интегрируется в какое-то сообщество, не растворяется в нем, а получает все новые стимулы для развития. Сводит на нет не глобальная сфера, и не изолированная частность

делает бесплодным.»[105]. Стиль диалога, который есть «нечто гораздо большее, чем просто сообщение какой-то истины. Он осуществляется благодаря желанию говорить ради конкретного общего блага всех, кто посредством слов выражает взаимную любовь. Это благо, заключенное не в вещах, а в самих людях, которые отдают себя друг другу в диалоге»[106]. Ведь «атмосфера диалога – это дружеская атмосфера. Более того, это служение»[107].

Дай Бог, чтобы наши общины были местом, где тайна человечности соприкасается с Божественной тайной в опыте проживания Евангелия. Есть два места, где Евангелие воплощается особым образом: семья и монашеская жизнь. В первом случае оно пронизывает собой повседневную жизнь и доказывает свою способность преображать ее любовью. Во втором случае, поскольку посвященная жизнь есть знак грядущего мира, который делает относительным всякое земное благо, возникает как бы иная форма семьи, симметричная первой, но вместе с тем предвосхищающая эсхатологическую полноту жизни;  потому всякий человеческий опыт, даже самый прекрасный, оказывается относительным на фоне окончательного единения с Богом.[108]

Мы истинно становимся «евангельским местом», когда предоставляем Богу подобающее Ему пространство, когда не позволяем заполнить все время делами, словами, вещами, когда мы являемся людьми жаждущими – жаждущими встречи, единства, общения. Потому так важно, чтобы наш ритм жизни, атмосфера братства и вся наша деятельность стали местом ностальгии по «отсутствию», которое на самом деле есть присутствие Божие.

«Община – опора всего апостольского служения. Иногда монашеские общины переживают периоды напряжения, угрозу индивидуализма или распада, тогда как на самом деле им необходимо глубокое общение и подлинные отношения. О силе человечности Евангелия свидетельствует братство, которое мы проживаем в общине, способность к приятию другого, к уважению, к взаимной помощи,  к пониманию, приветливости, прощению и радости»[109]. Тогда община становится домом, где гармонично переживается евангельское многообразие. Дух Евангелия, сдержанный и человечный, проявляется в стремлении к духовному преображению, в безбрачии ради Царства, в постижении и изучении Слова Божия, в послушании, которое являет иной путь человеческого совершенства, принесенный христианством. Это очень красноречивые знаки в мире, который вновь пребывает в поисках самого существенного.

Однако община, которая, собравшись вокруг  трапезы, узнает Христа в преломлении хлеба (см. Лк 24, 13-35), есть также место, где каждый видит и признает свою слабость и ограничения. Братство не делает отношения совершенными, но принимает слабости каждого, носит их в сердце и молится о них,  ощущая их как рану, нанесенную заповеди любви (см. Ин 13, 31-35). Это место, где силой пасхальной тайны совершается исцеление и возрастает единство. Это благодатное событие, о котором молятся и которое принимают братья и сестры, соединенные не по своему решению, а по призыву Господа. Это опыт присутствия Воскресшего.

Пророчество посредничества

14. Монашеские семьи возникли, чтобы указать новые пути, неожиданные и непроторенные тропы и дать ответ на человеческие нужды и духовные потребности. Случается, что в ходе времени институционализация приводит к накоплению разного рода «устаревших предписаний»[110], а евангельский ответ на социальные потребности превращается в мероприятие, исходящее из принципа действенности и целесообразности.  Монашеская жизнь, поддавшись соблазнам, чуждым ее сущности, может потерять свое социальное значение, харизматическое дерзновение и евангельскую отвагу.

Папа Франциск призывает нас к верности и вместе с тем творчеству, к готовности принимать Божественные сюрпризы: «Иисус Христос может сломать наводящие скуку стереотипы, в которые

мы пытаемся вписать Его, и изумить постоянной Божественной творческой способностью. Всякий раз, когда мы стараемся вернуться к источнику и восстановить изначальную свежесть Евангелия, перед нами возникают новые пути, творческие методы, иные формы выражения, более красноречивые знаки, слова, наполненные новым значением для современного мира. Действительно, любое подлинное евангелизаторское действие всегда «ново»»[111].

На перекрестках мира

15. Дух побуждает нас осуществлять servitium caritatis согласно критериям Церкви. Христианская любовь «созидает «град человеческий» по закону и справедливости. Тем самым она превосходит справедливость и восполняет ее, следуя логике прощения и самоотдачи. «Град человеческий» устрояется не только на отношениях между правами и обязанностями, но гораздо в большей степени – на отношениях бескорыстия, милосердия и общности»[112]. Учительство Церкви дает нам более широкое понимание этого явления: «Риск нашего времени в том, что фактическая зависимость людей и народов друг от друга не соответствует этическому взаимодействию между совестью и разумом, а ведь оно одно может быть основой подлинно человеческого развития. Только любовь, просвещенная светом разума и веры, может достичь человечных и очеловечивающих целей развития»[113].

Дух побуждает нас укреплять те бастионы, где, благодаря мысли и познанию, можно сохранить человеческую сущность и ее благодатность посреди виртуальных потоков нашего мира, отражающих духовное состояние современного человека. Технологии открывают потребности и пробуждают желания, которые человек на самом деле имел всегда: мы призваны идти в неизведанные земли, чтобы там проповедовать Евангелие. «Сегодня, когда социальные сети и средства коммуникации между людьми достигли неслыханных успехов, мы сталкиваемся с вызовом открывать и сообщать окружающим ту «мистику» сосуществования, объединения, встреч, взаимных объятий, поддержки друг друга, участия в этом немного хаотичном море, которое может преобразиться в подлинный опыт братства, общее странствие, в священное паломничество»[114].

Кроме того, мы призваны ставить легкие скинии на перекрестках неисследованных дорог. Мы находимся на пороге, как пророк Илия, для которого внешняя география стала источником откровения: путь на север в Сарепту, путь на юг к Хориву, путь на восток за Иордан – для уединения и покаяния и, наконец, вознесение на небо. Порог, граница – то место, где воздыхает Дух, ибо мы сами не знаем, ни что сказать, ни на что надеяться; однако Дух знает намерения Божии (см. Рим 8, 27) и открывает их нам. Иногда нам грозит опасность счесть, что Духу свойственно следовать маршрутам, которые мы сами давно наметили, потому что ходя одними и теми же путями, мы чувствуем себя безопаснее. Папа Бенедикт дает нам образ Церкви, возрастающей в силу притягательности[115]. Папа Франциск мечтает о «о миссионерском выборе, способном все преобразить, чтобы устои, стиль, график дел, способ общения и все церковные структуры были бы подходящим руслом для евангелизации современного мира, а не для самосохранения. (…) чтобы оно заставляло тех, кто занят пастырской работой, постоянно «выходить» и благодаря этому вызывало положительный отклик у всех, кому Иисус предлагает Свою дружбу.»[116].

Радость Евангелия требует строить духовную жизнь как искусство поиска, поиска новых метафор, исследования новых образов и неизвестных доселе перспектив. Нам нужно вновь, в смирении сердца, исходить только из Христа и Евангелия, то есть из знания, приобретенного на опыте, и часто – на опыте безоружности, подобно Давиду перед Голиафом. Сила Евангелия, которую мы переживаем как спасение и радость, делает нас способными мудро использовать в своем языке образы и символы, внятные современной культуре. Ей присуще «глотать» события и ценности, извергая их  обратно  в виде разного рода соблазнительных образов; однако и в этом есть отголосок «глубокой тоски по Богу, проявляющейся самыми разными способами и побуждающей многих людей к искренним исканиям»[117].

В прошлом одним из главных символов духовной жизни был символ странствия или восхождения, но не пространственного,  а восхождения к центру души. Этот таинственный процесс, который  есть основание жизни в Духе, сегодня сталкивается с иными ценностями, которым придает смысл и значение. Молитва, очищение, стяжание добродетелей связываются теперь с такими явлениями как солидарность, инкультурация, духовный экуменизм, новая антропология, а значит, требуют новой герменевтики и, согласно древней святоотеческой традиции, новых мистагогических путей.

Монашествующие, опытные в духовной жизни и знающие о внутреннем человеке, в котором обитает Христос, призваны пройти эти пути, препятствуя всему диа-волическому, то есть всему, что разделяет, высвобождая все сим-волическое, то есть все, что способствует единению и взаимосвязям внутри сложного тварного мира, выявляя замысел «соединить все под главою Христом, и земное, и небесное» (Еф 1, 10).

Где окажутся монашествующие? Свободные от многих уз в силу избранной ими евангельской формы жизни, сумеют ли они, подобно стражам, оставаться на границе, там, где взгляд становится чище, а помышления – смиреннее и проницательнее? Сможет ли монашеская жизнь как таковая ответить на вызов и вопросы, рождающиеся на перекрестках мира?

Опыт сопричастности бедным, межрелигиозный и межкультурный диалог, опыт взаимно дополняющих друг друга ролей мужчины и женщины, экология в нашем больном мире, безудержные эксперименты в области евгеники, глобализация экономики, планетарные средства сообщения, поиски символического языка – таковы перспективы новой герменевтики, которые недостаточно перечислить: их нужно  обжить и внести в них закваску Духа, ибо Он во всем и ходатайствует обо всем (см. Рим 8, 22-27). Возникают новые пути, которые ставят под вопрос прежние системы ценностей, языки, приоритеты и антропологические представления. Миллионы людей ходят этими путями, нарушая устоявшееся равновесие и создавая смешение культур и религий.

Будет ли монашеская жизнь способна стать достойной собеседницей, готовой принять «это искание Бога, присутствие Которого всегда звучит в сердце человека»?[118] Сумеет ли она, как святой Павел, встав на афинском ареопаге, говорить о Боге, неведомом язычникам (см. Деян 17, 22-34)? Сможет ли она сохранить пыл и дерзновение мысли, а также этические принципы уважения к различиям ради мирного сосуществования?

В разных своих формах монашеская жизнь уже присутствует на этих перекрестках. На протяжении веков in primus монастыри, общины и братства во всякого рода пограничных местах и ситуациях дают свое безмолвное свидетельство, становятся местом претворения Евангелия в жизнь, местом диалога и встречи. Сколькие монашествующие изо дня в день живут повседневной жизнью людей сегодняшнего дня, разделяя с ними радости и беды, воодушевляя на преобразование этого мира с мудростью и отвагой, позволяющими «находить новые, дерзновенные пути, чтобы достигнуть всех» во Христе[119] и «идти дальше, и не просто дальше, но в самую гущу, где разыгрывается карта будущего»[120]. In limine монашествующие призваны открыть «просветы», как в прежние времена в лесу вырубали пространство, поляну, чтобы начать строить город. Последствия таких решений, как подчеркивает Папа Франциск, нам неизвестны, но они, без сомнения, вынудят нас идти от центра к перифериям, перераспределить силы так, чтобы преобладала не защита status quo и не желание видеть плоды, а свидетельство о евангельских ценностях. «Харизма – не бутыль дистиллированной воды. Ее необходимо проживать с силой и переосмысливать в контексте культуры»[121].

Знаки малого

16. Мы продолжаем свое странствие, созидая связи и возводя мосты в духе Евангелия: «Никогда не теряйте внутреннего побуждения идти дорогами мира, не теряйте сознания своего паломничества, ведь даже идти неуверенным шагом или хромать лучше, чем стоять на месте, замкнувшись в собственных вопросах или готовых ответах»[122].

Образы, над которыми мы размышляли (облака, сопровождавшее исход пророка Илии к неведомым путям), говорят о том, что Царство Божие проявляется среди нас в знаках малого. «Мы верим в Евангелие, сообщающее, что Царство Божие уже присутствует в мире и развивается тут и там, различными путями: так маленькое зернышко преображается в большое дерево (ср. Мф 13, 31–32), так щепотка дрожжей заквашивает большое тесто (ср. Мф 13, 33), так доброе семя растет среди плевел (ср. Мф 13, 24–30); оно всегда может нас приятно удивить.»[123].

Тот, кто остается сосредоточенным на себе, часто сам создает образ себя и не знает ничего, кроме себя и своих узких перспектив. Но тот, кто умаляется, становится прозорливым и может содействовать созиданию более мирного и духовного устройства.

Новые пути веры сегодня открываются в самых смиренных местах, в знаке Слова, которое, если внимать ему и исполнять, обладает великой искупительной силой. Институты монашеской жизни и общества апостольской жизни, которые принимают решения, исходя из малых, неприметных знаков, увиденных глазами веры, способной прозревать в глубину, становятся местом жизни; там сияет свет и звучит призыв к другим людям тоже последовать за Христом.

Нам следует предпочитать такой стиль деятельности и неприметного, смиренного присутствия, о котором говорится в евангельской притче о горчичном зерне (см. Мф 13, 31-32). В этом тексте утверждается сила малого: это может быть дерзновенное слово, блаженное переживание братства, умение слышать голос слабых, памятование о том, что Бог обитает среди людей. Необходимо воспитывать в себе «созерцательный взгляд,или взгляд веры, открывающего Бога,

живущего в домах города, на его улицах и площадях. Присутствие Бога сопровождает искренний поиск, предпринимаемый людьми и группами, чтобы обрести поддержку и смысл жизни. Бог живет среди горожан, содействуя солидарности, братству, желанию добра, истины и  праведливости. Это присутствие должно быть не сформировано, а открыто, обнаружено.»[124].

Монашеская жизнь обретает свою плодотворность, не только свидетельствуя о добре, но и умея узнать его и указать на него, особенно там, где его видеть непривычно, в тех, кто «не из нашего града», в «городском отребье»[125], в людях, внешне лишенных достоинства. Нам нужно перейти от слов о солидарности к поступкам, к приятию, которое способно возрождать. Монашеская жизнь призвана именно к этому[126].

Папа Бенедикт уже говорил: «Приглашаю вас верить верой, которая умеет признавать мудрость немощи. В радостях и горестях настоящего времени, когда так ощущается суровость и тяжесть креста, не сомневайтесь, что кенозис Христа уже стал пасхальной победой. Именно в ограничениях и в человеческой слабости мы призваны уподобляться Христу, сохраняя то напряженное стремление к полноте, которое, насколько это возможно во времени, предвосхищает эсхатологическое совершенство. В обществах, где господствует принцип эффективности и успеха, жизнь монашествующих, которые малочисленны и слабы, становится, благодаря их сочувствию всем, кто лишен голоса, евангельским предметом пререкания»[127].

Мы приглашаем вернуться к евангельской мудрости малых (см. Мф 11, 25): «Это радость, которую мы переживаем среди простых дел повседневной жизни как ответ на любящий призыв нашего Бога Отца: «Сын мой! по состоянию твоему делай добро себе… Не лишай себя доброго дня» (Vlg: Сир 14, 11.14). Какая отеческая нежность угадывается за этими словами!»[128].

Нынешняя слабость монашеской жизни происходит от того, что мы утратили радость о «малых вещах»[129]. Совершая свой путь обращения, монашествующие могут открыть, что первое призвание (о чем напоминает послание «Радуйтесь») – это призвание к радости, готовой принимать малое и ищущей добра: «Пусть лишь сегодня я буду счастлив, убежденный, что сотворен для счастья, и не только в мире ином, но и в этом»[130].

Папа Франциск приглашает нас «позволить Духу, не пытаясь всё просчитать и проконтролировать, дадим Духу влечь нас, позволим Ему нас просвещать, вести, направлять, подталкивать туда, куда Он желает. Ему хорошо известно, в чем есть нужда в каждую эпоху и в каждый момент[131].

Совместное молитвенное стояние

17. Горизонты открыты, а мы тем временем призваны молитвенно бодрствовать, ходатайствуя о мире. И, бодрствуя, различать малые знаки, которые предвещают нашей земле благотворный дождь, различать легкий шепот неизменного присутствия Божия.

Путь, который приходится пройти, следуя за облаком, не всегда прост. Иногда распознание знаков времени требует большого терпения и упования, которое отнимает много сил. Благое и легкое бремя (Мф 11, 30) может стать тяжелым. Пустыня – место одиночества и пустоты, место, где нет самого необходимого для жизни – воды, растений, общества других людей, дружеского тепла, просто самой жизни. В пустыне, в безмолвии и одиночестве каждый открывает самое подлинное свое лицо, сопоставляет себя с бесконечным, открывает тайну собственной хрупкости, подобной песчинке, и крепости Бога, подобного скале.

Народ Израиля оставался на месте, пока облако стояло над скинией, и вновь отправлялся в путь, когда оно поднималось и удалялось. Остановки и вновь продолжение пути; жизнь, в которой направление, правила и ритм задает облако Духа; жизнь в неусыпном бодрствовании.

Илия, погрузившийся в себя, в унынии и скорби из-за неверности народа, берет на свои плечи и в сердце страдание и измену. Он сам становится молитвой, отчаянной мольбой, воплем о заступничестве, поднимающемся из самого нутра. Рядом с ним и благодаря ему, мальчик всматривается в небо, пытаясь увидеть, не восходит ли от моря знак Божия ответа, знак исполнения обетования.

Такова парадигма духовного пути каждого человека; именно так каждый становится действительно другом Богу, орудием Его спасительного замысла, осознает свое призвание и миссию во благо всех немощных земли.

Сейчас монашеская жизнь призвана с особой силой пережить это стояние, это ходатайство. Нам хорошо известны ограниченность и смертность нашего естества. Тем временем наш дух проходит и через пустынные земли, и через края обильного утешения, и через свет, и через тьму, ища Бога и знаков Его благодати. В этом молитвенном стоянии мы задаемся вопросом о смысле того непокорного послушания, которое присуще пророческому служению монашествующих, становящихся голосом страсти за человечество. На протяжении пути мы с одинаковой интенсивностью переживаем опыт полноты и опустошения, глубоко приобщающий нас тайне Бога, мира и человека.

Папа Франциск обращается к нам с вопросом: «Сражаешься ли ты с Богом за свой народ, как Авраам (см. Быт 18, 22-23)? Такова дерзновенная молитва заступничества. Мы говорим о мужестве, об апостольской отваге, и тотчас думаем о своих пастырских проектах. Это правильно, но отвага нужна также и в молитве»[132].

Заступничество — это вопль человеческой бедности в разных ее формах, как adventus и eventus, это приготовление к благодатному Божественному ответу, к моменту, когда иссохшая земля станет плодоносить, к тайне встречи, переживаемой в малых знаках.

Способность проживать свою жизнь хорально  делает монашествующих не одинокими пророками, но людьми общения и общности, умеющими вместе слушать Слово, способными вместе распознавать новые смыслы и знаки даже  в момент гонений и мученичества. Это путь к общению в многообразии – знамение Духа, Который вдыхает в наши сердца жажду, чтобы «все были едино» (см. Ин 17, 21). Так Церковь, сев за трапезу после долгого пути сомнений и грустных, безнадежных рассуждений, узнает своего Господа в преломлении хлеба (Лк 24, 13-35), вновь облекаясь в евангельское упование.

Для размышления

18. Вопросы Папы Франциска

  • «Когда Господь хочет поручить нам миссию, исполнение какой-то работы, Он подготавливает нас, чтобы мы исполнили ее хорошо, как приготовил Илию». Важно не то, что Илия «нашел Господа», но «путь, который нужно пройти, чтобы стать способным к миссии, доверенной тебе Господом». Именно в этом «разница между апостольской миссией, которую мы получаем от Господа, и человеческим долгом, хоть и важным и благим». Потому, «когда Господь поручает миссию, Он всегда заставляет нас пройти процесс очищения, распознания, послушания, молитвы»[133].
  • Смиренны ли вы, кротки ли? Есть ли в вашей общине борьба за власть, распри, возникающие из зависти? Ропщете ли друг на друга? Тогда вы не идете путем Иисуса Христа». Ведь мир в общине есть в самом деле нечто «чрезвычайно важное. Особенно важное потому, что дьявол всегда старается посеять между нами разделение. Он – отец раздора и разделяет нас посредством зависти. Иисус помогает нам увидеть этот путь – путь мира между собой, путь взаимной любви»[134].
  • Кроме того, Папа говорит, что важно «привыкнуть просить о благодати помнить путь, проделанный Народом Божиим». А также о благодати «личной памяти: что сделал для меня и со мной Бог в моей собственной жизни? Как Он устроял мой путь?». Необходимо также «просить о благодати надежды, которая не тождественна оптимизму; это нечто иное». Наконец, «о благодати каждый день возобновлять завет с Господом, Который призвал нас»[135].
  • Такова наша судьба – идти вперед, ожидая исполнения обетований, в уверенности, что они исполнятся. Очень полезно перечитывать 11 главу послания к Евреям, где рассказывается о пути народа Божия к обетованиям, о том, как народ был предан этим обетованиям и искал их даже ценой мученичества, зная, что Господь верен. Надежда никогда не постыжает». (…) «Такова наша жизнь – уверовать и отправиться в путь», как Авраам, который «уповал на Господа и шел дальше даже в самые тяжкие минуты»[136].
  • Никогда не теряйте внутреннего побуждения идти дорогами мира, понимания того, что идти, даже нетвердым шагом или хромая, лучше, чем стоять на месте, замкнувшись в собственных вопросах или готовых ответах. Миссионерское рвение, радость встречи с Христом, которая заставляет вас разделить с другими красоту веры, сохраняет от опасности индивидуализма»[137].
  • Монашествующие – это пророки. Они избрали последование Христу, они подражают Его жизни в послушании Отцу, Его бедности, Его жизни совместно с братьями и Его целомудрию (…). В Церкви монашествующие особым образом призваны быть пророками, которые свидетельствуют о том, как Иисус жил в этом мире, и являются провозвестниками Царства Божия  в его полноте. Монашествующий никогда не должен отказываться от своего пророческого служения.[138]
  • Истинно христианское состояние души – бодрствование. В том числе трезвое отношение к себе: что происходит в моем сердце? Ведь где мое сердце, там и мое сокровище. Восточные отцы говорят, что необходимо знать, спокойно ли мое сердце или в нем есть смятение. (…). И что дальше? Я пытаюсь понять, что происходит, но всегда в мирном духе. Понять мирно. Рано или поздно мир действительно возвращается, и я могу совершить discussio conscientiae. Когда царит мир, нет места смятению. «Что произошло в моем сердце сегодня?» Это и значит бодрствовать. Бодрствование – вовсе не визит в камеру пыток. Это умение всмотреться в свое сердце. Мы должны быть хозяевами своего сердца. Что оно чувствует, чего ищет? Что сегодня сделало меня счастливым, а что – несчастным?[139]
  • Слава Богу, вы живете и работаете не по отдельности, а в общине. Благодарите Бога за это! Община – фундамент всякого апостольского служения. Иногда монашеские общины переживают периоды напряжения, опасность индивидуализма и распада, тогда как на самом деле им нужнее всего глубокая общность и подлинность отношений. Опыт братства в общине, выражающийся в способности принимать других, уважении, взаимопомощи, понимании, приветливости, прощении и радости свидетельствует о силе человечности Евангелия!»[140]
  • Будьте закваской, которая может стать добрым хлебом для многих людей. Вот истинно хлеб, по которому изголодались люди: умение слышать чужие нужды, желания, разочарования, надежды. Подобно Тому, Кто предварил вас в этом призвании, вы можете вернуть надежду молодым, помочь престарелым, можете открывать пути в будущее, распространять любовь повсюду и в любой ситуации. Если этого не происходит, если в вашей обычной жизни нет свидетельства и пророчества, тогда, повторяю еще раз – вам необходимо обращение сердца![141].
  • Постараемся быть Церковью, которая не только принимает  и привечает, оставляя всегда свои двери открытыми, но Церковью, способной открывать новые пути, выходить за пределы самой себя и идти к тем, кто не идет к ней, ушел из нее или безразличен к ней. Когда речь идет о тех, кто ушел, то иногда, стоит понять и справедливо оценить причины ухода, как этого может оказаться достаточно, чтобы человек вернулся. Но для этого нам необходимы мужество и смелость.[142]
  • В посвященной Богу жизни всегда происходит встреча и столкновение молодости со старостью, стремления, прежде всего, соблюдать правила с пророчеством. Не следует видеть их как позиции, противоречащие друг другу! Позволим Святому Духу одухотворить их, и знаком этого станет радость – и радость соблюдать нормы, то есть идти, держась определенных правил жизни; и радость от того, что нас ведет Дух, от постоянной открытости голосу Бога, Который говорит с нами, указывает, ведет, приглашает идти все дальше к бесконечному горизонту.[143]

Радуйся, Жена нового Завета

19. Идти вслед знамениям Божиим значит на опыте переживать радость и постоянно возрождающийся энтузиазм от встречи с Христом[144] — центром и источником всех наших решений и начинаний[145]. Встреча с Господом происходит каждый день, если мы продолжаем идти своим путем. «Всегда в пути с добродетелью странствующих, — с радостью!»[146]

В нынешний исторический момент необходимо бодрствовать. «Бодрствование – это умение видеть свое сердце. Мы должны быть хозяевами своего сердца. Что оно чувствует? Чего ищет? Что сегодня сделало меня счастливым (…)? Бодрствовать — значит знать состояние своего сердца, своей жизни как этапа пути последования Господу. Ибо без бодрствования сердце рассеивается во множестве разных вещей, а воображение следует за ним. Это не какие-то устаревшие истины, которые остались в прошлом»[147].

Монашествующий должен быть живой memoria Dei, памятованием о делах Господних. Время, которое нам дано, чтобы идти вслед за облаком, требует постоянства, верности, требует внимательно исследовать знаки невидимого, как если бы мы его видели (см. Евр 11, 27). Это время нового Завета. В настоящую эпоху раздробленности, фрагментарности, так сказать, короткого дыхания мы, подобно Илии, должны бодрствовать, неустанно вглядываться в небо, чтобы различить малое облако с человеческую ладонь, воспитывать в себе мужество постоянства и устремлять свой взор в вечность. Наше время по-прежнему есть время изгнания, странствия, бдительного и радостного ожидания эсхатологического свершения, когда Бог будет все во всем.

Мария – новый ковчег завета, перед которым ликует сердце; Божия Матерь присутствует в мире, Она не присваивает Себе одной наполняющее Ее Божественное присутствие, но дарует, разделяет со всеми благодать Божию. И потому, как говорится в молитве, Мария действительно есть «источник нашей радости», «ковчег», в котором Спаситель истинно присутствует среди нас»[148].

Радуйся, Мария, Матерь нового Завета, блаженна Ты, ибо уверовала (см. Лк 1, 45) и сумела «увидеть следы Духа Божия  и в великих событиях, и в совсем неприметных!»[149]. Будь нам помощницей в нашем ночном бдении, в ожидании, пока взойдет заря нового дня. Даруй нам способность пророчески возвещать миру радость Евангелия, даруй блаженство тех, кто исследует горизонты новой земли и нового неба (см. Откр 21, 1) и является их провозвестниками в граде человеческом. Помоги нам свидетельствовать о творческой силе Духа и стилем жизни, и самыми малыми знаками. Дай нам отважно действовать, оставаясь смиренными, ибо их «Господь видит» (Пс 137, 6) и им открывает тайны Царства (см. Мф 11, 25-26) уже здесь и теперь. Аминь.

Ватикан, 8 сентября 2014

Рождество Пресвятой Богородицы Девы Марии

Кардинал Жоао Брас де Авис,

Префект

Архиепископ Хосе Родригес Карбальо, OFM,

Секретарь


[1] Evangelii Gaudium, 20-24.

[2] Ibid., 97.

[3] Vita consecrata, 84.

[4] Lumen Gentium, 44.

[5] Франциск,  Ежедневные размышления в капелле Domus Sanctae Marthae, Рим, 16 апреля 2013.

[6] Это слово встречается в Ветхом Завете 87 раз, из них 20 – в книге Исхода и еще 20 – в книге Чисел. Однако только раз мы находим выражение «столп огненный и облачный» (Исх 14, 24). Обычно говорится или о столпе огненном, или об облачном. Оба выражения означают явление Божественного присутствия.

[7] Иоанн XXIII, Выступление на открытии Собора Gaudet Mater Ecclesia, Рим, 11 октября 1962.

[8] Ibid., 4, 6.

[9] Novo Millenio Ineunte (6 января 2001), 57.

[10] Франциск, Ежедневные размышления в капелле Domus Sanctae Marthae, Рим, 16 апреля 2013.

[11] Vita consecrata, 40.

[12] Бенедикт XVI, аудиенция, Рим, 23 января 2013.

[13] Франциск, Аудиенция участникам встречи, организованной Конференцией Секулярных Институтов Италии, Рим, 10 мая 2014.

[14] Павел VI, Обращение по случаю последнего публичного заседания II Ватиканского Собора, Рим, 7 декабря 1965.

[15] Lumen Gentium, 4.

[16] Ibid., 9.

[17] Ibid.

[18] Ibid., 43-47.

[19] Ibid, гл. 5.

[20] Ibid., 43.

[21] Ibid., 44.

[22] Perfectae caritatis, 2ª.

[23] Ibid., 8.

[24] Ibid., 10.

[25] Ibid., 11.

[26] Кодекс Канонического Права 1983, кан. 604 и 603.

[27] Perfectae caritatis, 12-14.

[28] Ibid., 15.

[29] Ibid., 18.

[30] Иоанн XXIII, апостольская конституция на созыв Собора Humanae salutis, 25 декабря 1961.

[31] Иоанн XXIII, энциклика Pacem in terris, 11 апреля 1963, 24-25.

[32] Ibid., 45-46.

[33] Pacem in terris, 67.

[34] Ibid., 75.

[35] См. Иоанн Павел II, Послание к монашествующим Латинской Америки по случаю пятисотлетия ее евангелизации «Пути Евангелия», 29 июня 1990, 19, 21; Vita consecrata, 89-90.

[36] Впервые слово «пророческий» было официально употреблено церковным учительством в документе «Монашествующие и человеческое развитие» («Optiones evangelicae»), 12 августа 1980, введение, 2, 4, 27, 33. В Vita consecrata, кроме специальных параграфов (84-85) это выражение повторяется около тридцати раз, и около ста, если считать аналогичные ему.

[37] Mutuae Relationes, 12, 19, 51.

[38] Perfectae caritatis, 1,2,7,8,14,15; Ad gentes, 23.

[39] Павел VI, Evangelica testificatio, 29 июня 1971б 11, 12, 32.

[40] Ibid., 11.

[41] Perfectae caritatis, 3.

[42] См. Бенедикт XVI, Проповедь во время Мессы открытия года, посвященного вере, Рим, 11 октября 2012.

[43] Павел VI, Обращение на последнем заседании II Ватиканского Собора, Рим, 7 декабря 1965).

[44] Lumen Gentium, 44.

[45] Vita consecrata, 84.

[46] Ibidem.

[47] Франциск, апостольское послание Evangelii gaudium, 24 ноября 2013, 86.

[48] По-еврейски – qol demamah daqqah. Перевод тут труден и неоднозначен, поскольку каждое слово обладает множеством смыслов. Qol означает голос, звук, ветер, шепот, дуновение… demamah – безмолвие, смертную пустоту, приостановку, бездыханность… daqqah – легкий, тонкий, безмятежный… Иероним переводит на латинский язык как sibilis aurae tenuis, а в Септуагинте это выражение звучит как pone auras leptes.

[49] Evangelii Gaudium, 84.

[50] Perfectae caritatis, 5; Dei Verbum 21, 25.

[51] Vita consecrata, 84; Novo milenio ineunte, II. «Лик для созерцания» (16-28), III. «Вновь начать путь от Христа» (29-41); Бенедикт XVI, энциклика Deus caritas est, 25 декабря 2005, 12-18; «Вновь начать путь от Христа. Новые задачи посвященной Богу жизни в третьем тысячелетии», 19 марта 2002.

[52] Dei Verbum, 21.

[53] Novo millenio ineunte, 39.

[54] Perfectae caritatis, 1.

[55] Ibid., 2.

[56] См. Пахомий и его ученики. Правила и творения, L. Cremaschi, Magnano 1988, p.409.

[57] Св. Василий Великий, Moralia (PG 31, 692-869), Idem, Regulae fusius tractatae (PG 31, 889-1052).

[58] Ibidem, In Regulas Brevius tractatae (PG 31, 1052-1305).

[59] Св. Бенедикт, пролог к Уставу, 9.

[60] Там же, 1.

[61] Reglas monásticas de Occidente, Magnano 1989, pp. 216-217.

[62] Libellus 104, в: P. Lippini, San Domenico visto dai suoi contemporanei, Edizioni Studio Domenicano, Bologna 1982, p. 110.

[63] Первые конституции или Consuetudines, 31. Потому он «часто, как словами, так и в письмах, предостерегал и увещевал братьев Ордена прилежно изучать Новый и Ветхий Завет (…). Он всегда носил при себе Евангелие от Матфея и Послания святого Павла и знал их почти наизусть» (Domenico di Gusman. Il carisma della predicazione, introduzione di P. Lippini, EDB, Padova 1993, p. 143).

[64] Regola non bollata, Titolo FF 2,2. Regola bollata начинается похожим образом: «Правило жизни меньших братьев таково: исполнять святое Евангелие Господа нашего Иисуса Христа…» (I, 2 FF 75).

[65] Regla I, 1-2: FF 2750.

[66] Устав кармелитов, главы 10 и 19. См. B. Secondin, Una fraternita orante e profetica in un mondo che cambia. Rileggere la Regola del Carmelo oggi, Perugia 2007, pp. 8, 11.

[67] G. Alberione, «Abundantes divitiae gratiae suae». Historia carismática de la Familia Paulina, Roma 1977, n. 93.

[68] Sorella Magdalena, Il padrone dell´impossibile, Casale Monferrato 1994, p. 201.

[69] См. Vita consecrata, 85.

[70] По этому поводу может быть полезно обратиться к катехизису католической Церкви, который предлагает систематичный и органичный синтез, дающий возможность увидеть богатство учения, которое Церковь приняла, которое она хранит и передает. «От Святого Писания до Отцов Церкви, от учителей богословия до святых всех веков — катехизис рассказывает о том, каким образом Церковь на протяжении времени размышляла о своей вере и развивала свое учение, чтобы утвердить верующих». Бенедикт XVI, апостольское послание в форме motu proprio Porta fidei к началу года, посвященного вере, 11.

[71] Vita consecrata, 98.

[72] Ibid., 71.

[73] Франциск, Обращение к участникам католического братства слепых и братства помощи глухонемым, Рим, 29 марта 2014.

[74] Dei Verbum, 25; Vita consecrata, 94; Бенедикт XVI, Verbum Domini, 30 сентября 2010, 86.

[75] «Вновь начать путь от Христа», 22.

[76] Porta fidei, 15.

[77] Павел VI, Обращение к отцам Собора по случаю его закрытия, Рим, 8 декабря 1965.

[78] Франциск, Проповедь на праздник Сретения Господня – XVIII всемирный день посвященной Богу жизни, Рим, 2 февраля 2014.

[79] Франциск, Проповедь на Навечерие Пасхи, 30 марта 2013: «Нас изумляют Божественные сюрпризы! Он всегда ошеломляет нас. Братья и сестры, не будем закрываться от новизны, которую Бог всегда несет в нашу жизнь».

[80] A. Spadaro, «Despierten el mundo!», коллоквиум Папы Франциска с Генеральными Настоятелями, La Civilta Cattolica, 165 (2014, I), 7.

[81] Evangelii gaudium, 83.

[82] Инструкция «Служение власти и послушание. Faciem tuam, Domine, requiram», 11 мая 2008, 11.

[83] Evangelii Gaudium, 235.

[84] Ibid., 47.

[85] Ibid., 25.

[86] Faciem tuam, Domine, requiram, 28.

[87] Evangelii Gaudium, 25.

[88] Ibid., 31.

[89] Ibid., 108.

[90] Более буквальный перевод выражения «веяние тихого ветра».

[91] Faciem tuam, Domine, requiram, 7.

[92] Evangelii Gaudium 280.

[93] Франциск, Обращение к членам Конференции Епископов Мексики при визите ad limina apostolorum, Рим, 19 мая 2014.

[94] Франциск, Обращение к ректорам и ученикам папских коллегий и факультетов Рима, Рим, 12 мая 2014.

[95] Франциск, Аудиенция с участниками встречи, организованной Конференции Секулярных Институтов Италии, Рим, 10 мая 2014.

[96] Иоанн Павел II, Redemptor hominis, 4 марта 1979, 14.

[97] Павел VI, Выступление на последнем заседании Собора, Рим, 7 декабря 1965.

[98] См. «Монашествующие и человеческое развитие», Рим, 12 августа 1980.

[99] См. Франциск, Проповедь на Святой Мессе с Кардиналами, Рим, 14 марта 2013.

[100] Vita consecrata, 45.

[101] Гийом де Сен-Тьерри, De natura et dignitate amoris 9, 26.

[102] Ириней Лионский, Против ересей, III, 24, 1.

[103] Vita consecrata, 42, а также Perfectae caritatis, 15.

[104] Evangelii Gaudium, 100, 113.

[105] Ibid., 235, cf.131.

[106] Ibid., 142.

[107] Павел VI, энциклика Ecclesiam Suam, 6 августа 1964, 90; см. Франциск, Аудиенция с участниками встречи, организованной Конференцией Секулярных Институтов Италии, Рим, 10 мая 2014.

[108] XIII Ординарная Генеральная Ассамблея Синода Епископов, Послание народу Божию, 7-28 октября 2012, п. 7.

[109] Франциск, Обращение к участникам Генерального Капитула Общества Салезианцев святого Иоанна Боско, Рим, 31 марта 2014.

[110] Perfectae caritatis, 3.

[111] Evangelii Gaudium, 11.

[112] Бенедикт XVI, энциклика Caritas in veritate, 29 июня 2009, 6.

[113] Ibid., 9.

[114] Evangelii Gaudium, 87.

[115] Бенедикт XVI, Проповедь на Мессе открытия пятой Генеральной Конференции Епископата Латинской Америки в санктуарии Апаресида, Бразилия, 13 мая 2007.

[116] Evangelii Gaudium, 27.

[117] Бенедикт XVI, Послание кардиналу Курту Коху, Президенту Папского Совета по Единству Христиан, по случаю XII межхристианского Симпозиума, Салоники, 29 августа – 2 сентября 2011, 2.

[118] Vita consecrata, 103.

[119] Франциск, Аудиенция с участниками встречи, организованной Конференцией Секулярных Институтов Италии, Рим, 10 мая 2014.

[120] Ibidem.

[121] A. Spadaro, Despierten al mundo! Встреча Папы Франциска с Генеральными настоятелями, Civilta Cattolica, 165 (2014, 1), 8.

[122] Ibidem.

[123] Evangelii Gaudium, 278.

[124] Evangelii Gaudium, 71.

[125] Ibid., 74.

[126] Ibid., 207.

[127] Бенедикт XVI, Проповедь на праздник Сретения Господня, 2 февраля 2013.

[128] Evangelii Gaudium, 4.

[129] Ibidem.

[130] Иоанн XXIII, Десять заповедей душевного мира.

[131] Evangelii Gaudium, 280.

[132] Франциск, Выступление перед настоятелями приходов Рима, Рим, 6 марта 2014.

[133] Франциск, Размышления в капелле Domus Sanctae Marthae, Рим, 13 июня 2014.

[134] Франциск, Размышления в капелле Domus Sanctae Marthae, Рим, 29 апреля 2014.

[135] Франциск, Размышления в капелле Domus Sanctae Marthae, Рим, 15 мая 2014.

[136] Франциск, Размышления в капелле Domus Sanctae Marthae, Рим, 31 марта 2014.

[137] Франциск, Аудиенция с участниками встречи, организованной Конференцией Секулярных Институтов Италии, Рим, 10 мая 2014.

[138] A. Spadaro, встреча с Папой Франциском, Civilta Cattolica III, 2013, 449-477.

[139] Франциск, Обращение к ректорам и ученикам папских Коллегий и факультетов Рима, Рим 12 мая 2014.

[140] Франциск, Обращение к участникам Генерального Капитула Салезианцев, Рим, 31 марта 2014.

[141] Франциск, Аудиенция с участниками встречи, организованной Конференцией Секулярных Институтов Италии, Рим, 10 мая 2014.

[142] A. Spadaro, встреча с Папой Франциском, Civilta Cattolica III, 2013, 449-477.

[143] Франциск, Проповедь на праздник Сретения Господня, Рим, 2 февраля 2014.

[144] Porta fidei, 2.

[145] Вновь начать путь от Христа, 22.

[146] Франциск, Аудиенция с участниками встречи, организованной Конференцией Секулярных Институтов Италии, Рим, 10 мая 2014.

[147]Франциск, Обращение к ректорам и ученикам папских Коллегий и факультетеов Рима, Рим 12 мая 2014.

[148] Бенедикт XVI, Проповедь на Торжество Успения Пресвятой Девы Марии, Кастельгандольфо, 15 августа 2011.

[149] Evangelii Gaudium, 288.